Святые против цивилизации Цирцеи

Император Николай Александрович родился в XIX веке – столетии, когда люди еще полны были иллюзий, что все на свете можно решить с помощью науки. При этом ученые мужи во многих случаях стремились к познанию сути вещей, а не жаждали банально использовать свои таланты для накопления денег и открытия банковских счетов. Символом «человека науки» являлся персонаж книги Жюля Верна «Дети капитана Гранта» ? Паганель. Его появление на страницах романа показывается в виде элементарного конфуза: думающий только о науке Паганель, отправляясь в экспедицию, перепутывает корабль и отплывает в совсем ином направлении…

Двадцатый век напрочь убивает тягу к чистой науке, что отлично раскрывают и литература, и кино. На смену Паганелю приходят образы ученого-маньяка, стремящегося поработить Землю и ученого, трудящегося за доллары на какую-нибудь мегакорпорацию. Наука объявляется средством наживы.

Впрочем, крах традиционной науки (да и искусства тоже) закладывался ранее. В XIX в. Идеалом человека почитался «классический возрожденец» из эпохи Ренессанса. Например, Данте или Леонардо да Винчи. Однако, Девятнадцатому веку явно уже не хватало элементарной прозорливости Возрождения.

В «Божественной комедии» Данте Одиссей, находящийся в восьмом рве Восьмого круга ада, изрекает, буквально, следующее:

«Ни нежность к сыну, ни перед отцом

Священный страх, ни долг любви спокойный

Близ Пенелопы с радостным челом

Не возмогли смирить мой голод знойный

Изведать мира дальний кругозор

И все, чем дурны люди и достойны.

И я в морской отважился простор,

На малом судне, выйдя одиноко

С моей дружиной, верной с давних пор…

«О, братья, – так сказал я, – на закат

Пришедшие дорогой многотрудной!

Тот малый срок, пока еще не спят

Земные чувства, их остаток скудный

Отдайте постиженью новизны,

Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир безлюдный!

Подумайте о том, чьи вы сыны:

Вы созданы не для животной доли,

Но к доблести и к знанью рождены».

Неслучайно Данте отправляет Одиссея в ад. Гордыня погубила правителя Итаки. Гордыней же пропитался и XIX в., передав ее, к сожалению, в виде негодного наследства последующим временам.

И как же великолепно сие понял замечательный русский поэт Николай Гумилев. Читаем его стихотворение «Молитва мастеров»:

«Я помню древнюю молитву мастеров:

Храни нас, Господи, от тех учеников,

Которые хотят, чтоб наш убогий гений

Кощунственно искал всё новых откровений».

На рубеже XIX и XX вв. толпы мечтали, что наконец то не будет войн. А аналитики приводили массу аргументов. Мол, экономическая интеграция достигла выдающихся высот и войны теперь не выгодны. Мол, мы разгромили религиозную нетерпимость и человек, руководимый разумом, никогда не допустит вооруженных столкновений. Но все миражи развеяла Первая Мировая война. Она оказалась настолько кровавой, что вызвала откровенный ужас почти во всех государствах Европы. А блага науки превратились в кошмар применения химического оружия.

Император Николай Второй, в отличие от целой плеяды политиков, очень рано понял, что надвигается на человеческий род. По инициативе русского царя в 1899 г. удалось созвать 1-ю Мирную конференцию в Гааге. Но результаты ее не воплотили чаяний России. Не приняты были решения о сокращении военных бюджетов. Фактически, государства решились лишь на некоторые ограничения при объявлении и ведении войн.

Все же православный царь попытался хоть как-то разрешить проблемы войны и мира. Он ведь помнил Десять заповедей, которые, отрекшийся от христианства, Запад просто забыл.

Историк С. С. Ольденбург гораздо позднее, уже после событий 1917-го и распада Российской империи, честно оценил миротворческую заботу Николая Александровича: «Те, кто считает войны неизбежными, необходимыми, ? а то и полезными, ? назовут быть может эту попытку благородной, но бесплодной утопией, бесполезным, если не вредным, начинанием, только порождающим обманчивые иллюзии; те же, кто верит в возможность международного мира на основе взаимного соглашения всех стран, все те, кто затем приветствовал идею Лиги Наций и конференцию по разоружению, не могут не признать, что первый почин в постановке на очередь этого вопроса бесспорно принадлежит Императору Николаю II; и этого не могли стереть со страниц истории ни войны, ни революции нашего времени».

Но вернемся к Одиссею. Из легенд и мифов мы знаем, что этот царь, отнюдь не по своей воле, оказался в долгих странствиях и случайно попал на остров, принадлежащий волшебнице (по другой информации – языческой богини Цирцеи или Кирки). Спутники Одиссея устремились к столу, уставленному яствами. Изволили откушать и превратились в свиней. Данный сюжет навевает мысли о духовном состоянии современного нам общества. Материальное заменяет поиск смысла жизни. И, ежели, в эпоху Николая Второго, даже при военных действиях хотя бы декларировали приверженность чести и совести, то ныне этого и не требуется. Если до Второй Мировой войны все же старались не слишком жестоко обращаться с жителями на оккупированных территориях, то потом избиение гражданского населения и протесты то вызывать не стало. Гитлеровские концлагеря же организовывались по «научной методике». Над заключенными проводили опыты, да и уничтожали, как на конвейере. Похоже люд отведал колдовской еды Цирцеи и выросли вместо лиц пятачки…

А «свиньям» не нужны ни храмы, ни книги, ни нравственность, ни мораль. Ради того, чтобы все больше и больше потреблять, «новые хрюшки» готовы и убить. Без угрызений и терзаний душевных…

В 1835 году английский врач Джеймс Причард ввел в психиатрию термин – «нравственное помешательство». Ныне термин не используется, хотя существуют люди, не страдающие вроде бы расстройством ума, но полностью лишенные каких-либо нравственных ориентиров. Для этих людей уничтожить деревню или вырезать школу все равно что спалить муравейник. Здесь явно видна духовная болезнь. Однако, психиатрия сегодня зациклена на материальном. И здоровье разума признается и у политика, отдающего приказы бомбить города и осыпать минами детские сады. Нравственное помешательство отнюдь не исчезает при изменении в угоду конъюнктуре психологических справочников и пособий. Но ведущему «свинский» образ жизни нравственное помешательство не ведомо.

И ювенальная юстиция – это тоже синдром нравственного помешательства. К семье подходят, как к куриному гнезду. Некие дяденьки и тетеньки полагают себя в праве заниматься «селекцией». Не понимая громадного сакрального значения семьи и не желая хотя бы на минутку задуматься над вопросами своего собственного душевного состояния.

Ювенальная юстиция – это тоже война, которая продолжает расчеловечивание человека! Цирцея может торжествовать…

Но преградой всем войнам, ведущимся на фронтах: физическом или духовном воздвигается Святость! Мученики, преподобные, страстотерпцы противостоят наступлению зла, напялившего на себя умиленную личину. Святые молят Господа за мир, утонувший в мелких и крупных грехах и не осознающий своего нравственного падения.

Страстотерпец Николай учит нас и как противостоять развращению молодых поколений и тому, как важно сохранять мир. Царь (в ссылке), пилящий дрова с сыном(кстати, «бвеналка» нашей эпохи признало бы сие измывательством над больным ребенком-гемофиликом!), являет нам и смирение и веру. Обычный труд выше заумных философских изысканий Шопенгауэра и Ницше. А молитва гораздо весомее тысяч попсовых песенок…

Святые дают нам смыслы для преодоления миазмов Цивилизации Цирцеи…

«Насколько заблуждаются те люди, которые ищут счастья вне самих себя – в чужих странах и путешествиях, в богатстве и славе, в больших владениях и наслаждениях, в удовольствиях и в пустых вещах, которые концом своим имеют горечь! Возводить башню счастья вне нашего сердца – это все равно что строить дом в месте, которое подвергается постоянным землетрясениям. Счастье находится в нас самих, и блажен тот, кто понял это... Счастье ? это чистое сердце, потому что такое сердце становится престолом Божиим. Так говорит Господь для тех, кто имеет чистое сердце: «Вселюсь в них и буду ходить в них; и буду их Богом, и они будут Моим народом» (2 Кор 6,16). Чего им еще может недоставать? Ничего, поистине ничего! Потому что они имеют в сердце своем величайшее благо – Самого Бога!» (Святитель Нектарий Эгинский).