19.1. История, написанная его врагами
18 марта 1584 года царь, игравший в шашки с боярином Бельским, внезапно упал на пол и вскоре, не приходя в сознание, скончался. Уже в то время ходили слухи об отравлении царя. В наше время официальная экспертиза подвердила, что Иван IV был отравлен ртутью. Как его мать и первая жена. Впрочем, принимать в рассмотрение фактор отравления - это и сегодня табу для российских историков.
Запад всегда люто ненавидел первого русского царя, посмевшего вторгнуться в Европу (ну, это как вторжение в Европу инки Атахульпы). Однако, первые два с половиной века после смерти царя Ивана, русские люди вспоминали его как великого и справедливого правителя.
Но прошло время и в российском обществе появятся люди, которые решат подогнать образ грозного царя к сказочному персонажу "Иван Ужасный", придуманному Западом. Правитель, сделавший огромный вклад в Будущее России, в этом Будущем будет подвергатьcя бесконечному шельмованию.
После того, как была отравлен он и его семья, будет отравлена память о нем. Псевдорики даже пустят в оборот гнусненькую "гипотезу" о том, что Иван IV болел сифилисом. Мол, лечился от скверной болезни ртутью. Однако, М.М. Герасимов в отчете о вскрытии царской успальницы писал: "...Был обнаружен очень большой процент ртути. В связи с этим напомним, что нередко говорят, опираясь на неясные сведения, о болезни царя Ивана, намекая на то, что у него был люэс (сифилис). Исследование скелета дает нам право говорить, что это не так. Ни в костях скелета, ни на черепе нет следов этого заболевания".
И, тем не менее, любители сифилиса до сих пор "трут" эту тему.
Выдумкой оказалась и "история" о том, что царь убил своего сына Ивана Ивановича. В останках царевича, также как и в останках его отца, было обнаружено крайне высокое содержание всё той же ртути, до 1,3 мг на 100 грамм навески (естественный фон - сотые доли милиграмма). Значительно был превышен и естественный фон по мышьяку.
Как проинформировал московский НИИ судебной медицины: "При исследовании волос, извлеченных из саркофага Ивана Ивановича, крови не обнаружено". Не убивал жезлом царь своего сына, сбрехнул художник Репин, начитавшись Карамзина. А еще судмедэксперты зафиксировали разрушенную берцовую кость у царевича Ивана. Это, похоже, след несчастного случая, который произошел на охоте или войне.
Диву даешься "изобретательности" некоторых историков. Вот они читают отчеты официальных комиссий по вскрытию кремлевских усыпальниц. "Ага, у царя и царевича обнаружено повышенное содержание ртути. Значит, оба они болели сифилисом." Тут с совершенно необъективным дореформенным автором В. Кобриным смыкается тянущийся к объективности постреформенный автор С. Цветков.
А почему бы, господа-товарищи, рядом с отчетами по Ивану Васильевичу и Ивану Ивановичу, не положить вам вдобавок официальные отчеты по Елене Васильевне и Анастасии Романовне? В их останках тоже ртуть, ее еще больше - неужели мама и жена царя также отличались половой неразборчивостью и лечились от сифилиса?
Правитель такого уровня, как Иван Грозный, стал бы объектом почитания в любой стране - как у англичан почитается Кромвель, у монголов Чингисхан, у французов Наполеон, у шведов Карл XII (последних двух лидеров уважают, несмотря на их полный крах) - но только не в нашей. Историю его царствования мы изучаем по измышлениям его врагов. Миф о "московском тиране" создавали представители государств, вовлеченных в противостояние с Московской Русью. Если точнее пропагандистская обслуга наглой и жадной олигархии этих государств. Взять хотя бы польского придворного писателя Гейденштейна, столь порицавшего Московию во время ливонской войны за отсутствие "приятностей свободы". Гейденштейн, естественно, не замечал, что в современной ему Польше большая часть населения находится в тяжелой крепостной практически рабской зависимости (и господин имеет право убить своего крестьянина "как собаку"), в то время как в якобы "рабской Московии" крестьянство лично свободно и, более того, имеет собственные выборные власти на местном уровне. С иезуитским совершенством оправдывал он и любые зверства западных армий по отношению к русскому населению, которое для него сплошь состояло из "рабов".
Как легко наши политические писатели переняли ярлычок "московская тирания" из лексикона лицемерных польских крепостников. На самом-то деле, данный термин адекватен условиям правления древнегреческих городов-государств, средневековых европейских городских республик, где властвовали Малатеста, Медичи, Борджиа, Цвингли, способные контролировать на небольшом пространстве своего государства жизнь каждого своего подданного, заглядывая ему в кастрюлю, в штаны и под одеяло.
Тирания даже теоретически невозможна в обширной малонаселенной стране, где до некоторых областей нельзя было добраться месяцами (а уже в начале 17 века и годами), где значительная часть мужского населения была постоянно вооружена и более того организована на низовом уровне для ведения вооруженной борьбы.
Очернение правления Ивана стало важной частью прогандистской науки "русофобия", которая ставит целью демонизацию нашей страны, ее традиций, истории, государственности. Все "освободители", которые приходили к нам, от С. Батория до А. Гитлера, тоже ведь читали русофобские памфлеты. Может быть поэтому "освободители" и не церемонились с русским народом, с рабами ведь не цацкаются, рабы любят плеть. И даже Н.Бонапарт (совсем не средневековый Баторий и не тоталитарный Гитлер) в просвещенном XIX веке ведет свое войско по России так, что за ним остаются горы трупов и вподчистую разоренные города.
Само прозвище царя, "Грозный", при переводе на европейские языки, подверглось подлогу, превратившись в the Terrible, der Schrecklich, то есть "Ужасный". Но, как пишет Р. Скрынников, перевод "Иван Страшный" или "Иван Ужасный" очевидным образом искажает смысл прозвища. В представлении людей того времени, "гроза" символизировала вмешательство небесных сил в жизнь людей - яростное, испепеляющее за грехи.
Мифологический образ "Ивана Ужасного" прекрасно ложится в идеологию расизма, которая уже на протяжении 400-500 лет господствует на Западе, варьируя от тупо-прямолинейных до вкрадчиво-либеральных форм.
Презрение к людям других культур, столь свойственное "высокоразвитым "европейцам, соединилось с высоколобой теорией культурных кругов и породило идеологию одного-единственного большого культурного круга.
Западные страны - это мировой центр. Здесь происходит прогресс во всех его формах, технологической, политической, социальной и так далее. Чем дальше от центра к периферии, тем больше отсталости, дикости, невежества, несвободы в наследственных генетических формах. Там живут орки из "Властелина колец" и персы с ксерксами из "Трехсот спартанцев". Лишь из западного центра происходит распространение всех и всяческих достижений. Только в подчинении центру-Западу может заключаться позитивная роль периферии. Вам нравится слушать виолончель (или MP3-плейер)? Запомните, вы обязаны этим Западу. (То что, любое техническое и культурное достижение существует лишь как элемент связной совокупности знаний, развивающейся во времени - это, конечно же, игнорируется западноцентристами. Вытащи из этого континуума знаний, например, шумерских изобретателей и древнеегипетских рационализаторов, то вместо виолончели (или плейера) у вас останется бубен и дудка). Если центр совершает какие-либо жестокости и несправедливости по отношению к периферии, то они, в любом случае, содействуют мировому прогрессу; ими можно пренебречь и постараться их забыть - ради общего блага. Любые посягновения периферии на права центра - это агрессия, бессмысленное варварство.
Вместе с реформами Петра западный расизм пришел и к нам, поселился в головах образованного (а, если точнее, власть имущего) класса. Чувство неполноценности этот класс компенсировал тем, что еще не совсем осознанно играл роль маленького "просвещенного" запада в огромной "варварской" стране, всячески отделяясь от нижних сословий - в культуре, привычках, переходя даже в повседневном общении на языки "культурных наций".
И вот это не вполне сознаваемое отделение получило у Карамзина четкое оформление.
Николай Михайлович Карамзин своей "историей государства российского" отделил российский образованный класс от темного русского прошлого. На личности Карамзина невозможно не остановится. Наивный писатель-сентименталист, нравоучитель, западник, певец свобод и, по совместительству, убежденный крепостник, апологет идеологии просвещенного абсолютизма, член московской масонской ложи, Карамзин нанес колоссальный удар по адекватному восприятию российской истории, вообще по историзму. Почему колоссальный?
Николай Карамзин был официальным историографом Российской империи, имевшим монопольные права как на использование всех архивов, так и на написание первой всеобщей истории Российского государства. Так что напрашивается сравнение Истории Карамзина с печально известным кратким курсом истории ВКП (б).
От образа Ивана Грозного, созданного писателем Карамзиным, ни наша история, ни наша историческая литература так уже и не смогли избавиться.
"До появления в свет IX тома Истории Государства Российского, - замечал современник Карамзина историк Устрялов, - у нас признавали Иоанна государем великим: видели в нем завоевателя трех царств и еще более мудрого, попечительного законодателя"
"До появления в свет IX тома Истории Карамзина другие мнения, более справедливые, сущсствовали и о лицах, возвеличенных Карамзиным. Так, например, прославленный Карамзиным смиренный иерей Сильвестр князем Щербатовым характеризуется, как человек, который, под видом благочестия, был льстив и лукав", - писал профессор Е.А. Белов, занимавшийся историей российского боярства.
По мнению историка Н.С. Арцыбашева, писатель Карамзин совершил следующее: тщательно собрал все дурное, что писали о Грозном его враги, и опубликовал это без всякой тени анализа.
Что же могли написать об Иване Грозном его враги? В XVI веке беспардонное гиперболическое вранье являлось обычным инструментом борьбы против религиозных, социальных, национальных противников. Особенно, если противник не имел возможности ответить.
Доверять всему, что написали об Иване Грозном его недоброжелатели - это тоже самое, что доверять всему тому, что европейцы XVI века писали об евреях, неграх и индейцах.
Например, европейцы в то время целиком полагались на мнение Плиния Старшего, что евреи поклоняются свинье, отсюда, кстати, и испанское прозвище для евреев, оставшихся в Испании после 1492 - marranos, то есть "свиньи". Доверяли европейцы и мнению ряда других "авторов", что иудеи то и дело убивают христианских младенцев ради приготовления ритуальной еды, это было причиной регулярных погромов.
Негры в то время причислялись к "детям дьявола", а индейцы, считалось, беспрерывно пожирают друг друга, включая собственных мам, пап, бабушек, дедушек и детей.
Общепринято было также мнение, что женщины варят из младенцев колдовское варево и летают на шабаш к сатане, которого прилежно целуют в задницу - за что сотни тысяч европейских женщин отправились на костер. Желающим изучить стиль мышления в "цивилизованной Европе" того времени рекомендую почитать книгу двух профессоров Кельнского университета, Шпренгера и Инститориса, под названием "Молот ведьм". Там можно узнать "о способе, коим ведьмы лишают мужчин полового члена" и о том, как нехорошие женщины "производят градобитие и грозу и направляют молнии на людей и животных".
Учитывая уровень ненависти и непримиримости пропагандистов XVI века, можно представить "объективность" Карамзина.
Обычным приемом Карамзина было "текстологическое лукавство", когда из цитируемого текста он выбрасывал те части, которые противоречили его идеологической конструкции. Это подмечали уже современники Карамзина - Н.И.Тургенев, Н.С.Арцыбашев, Ф.В. Булгарин, а далее С.М. Соловьев.
Собственно говоря, большинство серьезных ученых считают произведение Карамзина литературным памятником. Карамзин, и это ясно при трезвом взгляде на его сочинения, не аналитик. Это политический писатель, создающий яркие афористические образы, достаточно схематические и одноплановые: неуравновешенный тиран Грозный, слабохарактерный Федор Иоаннович, потерявший народную поддержку узурпатор Годунов. Карамзин напоминает средневековых авторов, сочинявших так называемые "бестиарии" - нравоучительные истории о человеческих характерах, в которых действовал свирепый лев, жестокий волк, хитрый лис, трусливый заяц.
Но в России поэт больше чем поэт, литератор больше чем литератор, и от этой потери специализации идет огромное число наших бед.
Кое-что уже сказал Пушкин в своей эпиграмме на Карамзина:
Послушайте: я сказку вам начну
Про Игоря и про его жену,
Про Новгород, про время золотое,
И наконец про Грозного царя...
- И, бабушка, затеяла пустое!
Докончи нам "Илью-богатыря".
По мнению Г.А Гуковского Карамзин остался в пределах "механического мышлеиия политических писателей XVIII столетия. Историзм Гердера прошел мимо него... Он говорит о Святославе и Олеге совершенно так же, как он говорил о бедной Лизе и Эрасте. Внутренние побуждения, характеры, склад понятий людей IX столетия в его изображении ничем не отличаются от склада людей XIX века."
До какой-то степени Карамзина можно понять и простить. Осмысление собственной истории оказалось фундаментальной проблемой русской культуры, не решенной до сих пор. На рубеже XVIII-XIX веков, выходя на сцену после тысячелетнего младенчества, она попадает, вместо первого класса, сразу в десятый класс европейской школы. Невинный малыш с большими наивными глазами оказывается в окружении пахнущих тестостероном и коварством бугаев.
Вместо самостоятельных доказательств русская культура пользуется чужими формулами. Вместо поиска смыслов заимствует схоластические универсалии, именуемые Свобода, Добродетель, Воля, Прогресс.
Николай Карамзин, знакомясь в 1789-1790 гг. с политической, культурной и экономической жизнью Швейцарии или Британии, с восхищением видит богатство этих стран, многообразие социальных форм, не сравнимое с Россией. Однако он даже не пытается понять исторически сформированные механизмы, порождающие и это богатство, и многообразие. Карамзин как акын, что видит, то и поет. А видит он цветы, но не корни и почвы.
"Почему у нас не так?" - вот постоянный вопрос русского полуобразованного дворянина Карамзина, снующего по Европе. Он ищет простых и быстрых ответов. И вот, вина тирана, непросвещенность народа - и есть самый быстрый и простой ответ.
"Итак я уже в Швейцарии, в стране живописной натуры, в земле свободы и счастья!" - восклицает Карамзин. Ах, почему бы не взять и не перенести швейцарское "счастье" в Россию, думает он. И вряд ли Николай Михайлович понимает, что это столь же тяжело, как перенести швейцарскую "живописную натуру" и швейцарское благоприятное положение между Францией, Германией и Италией, на русскую равнину.
Кстати, с такими же мыслями по Швейцарии будут колесить и другие полуобразованные россияне, включая В.И. Ульянова.
В Англии Карамзин видит образцовое государство, не понимая, что за английским богатством лежит вовсе не замечательная "добродетель", а определенное географическое положение, способствовавшее вовлечение Англии в морской торговлю, а затем в работорговлю и эксплуатацию колоний. Как раз в год пребывания счастливого Николая Михайловича в Лондоне, в британской Бенгалии, ограбленной колониальными властями до нитки, царит страшный голод. Счет жертв идет на многие миллионы. А если бы добрался любознательный русский путшественник хоть до Ирландии, то мог бы увидеть местных жителей, которые "живут в грязи и убожестве на картошке и пахте, без башмаков и чулок, в домах, таких же удобных, как английский свиной хлев".
Даже проезжая российские провинции Эстляндию и Лифляндию, Карамзин с тоской замечает: "Мужик в Лифляндии, или в Эстляндии приносит господину вчетверо больше нашего Казанского или Симбирского", и добавляет, что прибалтийские крестьяне работают на своих господ "со страхом и трепетом во все будничные дни".
Различное состояние земледелия в разных странах и регионах господин нравоучитель неизменно объясняет не различием объективных условий, а ленностью одного народа (русских) и прилежанием другого (пруссаков, швейцарцев, курляндцев). Особенно забавно видеть у "мыслителя" искреннюю печаль по поводу того, что русский мужик не так самоотверженно и дисциплинированно кормит своего господина, как лифляндский или эстляндский. ("Как один мужик двух генералов прокормил" станет известно российским барам только в конце XIX века).
Даже масон М.Багрянский написал о карамзинских "Письмах русского путешественника":
"Обо всем, что касается отечества, он говорит с презрением и несправедливостью поистине возмутительной, обо всем, что касается чужих стран, он говорит с вдохновением".
Краски у Багрянского ничуть не сгущены. Сам Карамзин, безо всякого стеснения, провозглашает: "Путь образования или просвещения - один для народов; все они идут вслед друг за другом. Иностранцы были умнее русских: и так от них надлежало заимствовать..."
Я даже представляю, с каким мыслями Николай Михайлович смотрит на русского лакея, подносящего ему блюда за обедом - "вроде и одел его по-человечески, и побрил, а все равно ходит косолапо, и в животе у него бурчит, и смотрит тупо".
И вот с таким уровнем понимания исторических процессов, господин литератор Карамзин берется писать российскую историю.
Не просто берется, а, пользуясь протекцией могущественных друзей-масонов, добивается назначение указом Александра I на должность официального историографа. Карамзин получает и единоличное право на создание и публикацию обобщающего труда по истории России, и хорошее многолетнее денежное жалование.
В 1804, императорским указом, новоиспеченный историограф был пожалован из отставных поручиков в надворные советники (седьмой класс по Табели о рангах), что соответствовало званию профессора. Недурной скачок, из младших лейтенантов в доктора наук.
Как это по нашему. Только ведь в России власть назначает на важнейшие информационные посты людей, которые считают, что их собственный народ глупее и ленивее других народов.
Господа историки, если вы хотите жить долго и счастливо на хорошее государственное жалование, если хотите бесконечно издаваться и иметь прекрасные гонорары, если желаете быть обласканными просвещенной властью и образованным обществом - вы должны быть уверены во второсортности русских.
Если же вы хотите прожить короткую жизнь в нищете и неудачах, то ваше право считать всех народы равными. Тогда вы можете заниматься расследованием исторической правды. Насколько вам хватит здоровья.
Девятый том карамзинской истории, посвященный "жестокостям" Ивана Грозного, выходит 21 мая 1821 года и имеет огромный общественный резонанс, несмотря на приличную цену в 15 рублей.
Декабрист Н.И.Лорер свидетельствует, что "в Петербурге оттого только такая пустота на улицах, что все углублены в царствование Иоанна Грозного".
Из этого тома русская читающая публика наконец узнает, что русские государи есть "бедствие для человечества".
Вот он момент истины, Курбский, король Стефан Баторий, генерал Понтус Делагарди, хан Девлет Гирей, на которых смерть сотен тысяч русских людей, могут плясать от счастья в своих могилах - они теперь правы. Они - борцы против врага всего человечества.
"В своем уединении прочел я девятый том Русской истории..., - восторженно писал декабрист К.Рылеев Ф.Булгарину. - Ну, Грозный! Ну, Карамзин! Не знаю, чему больше удивляться, тиранству ли Иоанна или дарованию нашего Тацита". Пораженный и вдохновленный Рылеев приложил к письму свою историческую думу-панегирик "Курбский" и стал думать другую думу, о свержении самодержавия.
И, хотя на протяжении XIX века выходили работы, авторы которых пытались понять свершения Ивана Грозного - достаточно вспомнить К.Д. Кавелина, И. Эверса, Е.А. Белова, К.Н. Бестужева-Рюмина, И.Д. Беляева, Н.П. Павлова-Сильванского, однако самые популярные дореволюционные историки находились в фарватере карамзинской "исторической мысли". Карамзин -- один из немногих русских историков, труды которых были изданы на Западе, причем почти немедленно.
Среди прочих "достижений" знаменитого придворного историографа -- прямолинейный норманизм, слащавое изображение Новгородской феодальной республики и Речи Посполитой в виде оплотов свободы, назойливое применение выспренного этнонима "россияне" даже к раннему средневековью и представление истории России, как "истории Государей", среди которых одни были хорошими, другие плохими. "Хорошие" были те, которые не делали резких движений, уважали Запад и жили в полном согласии с аристократией.
Карамзин принес всю многотрудную жизнь Ивана Грозного в жертву своей концепции просвещенного то есть западноцентричного монарха - ведь его "История государства российского" предназначалась в первую очередь для чтения императором Александром I.
Покушения Ивана Грозного на права аристократов нестерпимы для Карамзина, ведь он выступал против освобождения русских крестьян, чтобы не претендовали они на землю, "которая (в чем не может быть спора) есть собственность дворянская".
Карамзин творит идеологию просвещенного западнического абсолютизма, показывая на примере Ивана Грозного, каким не должен быть русский правитель. Он максимально реализует тезис, что история - это политика, обращенная в прошлое.
И главный читатель Карамзина император Александр I действительно ни в чем не похож на Грозного. Его царство так напоминает польскую шляхетскую олигархо-республику 16 века с господством частного права по отношению к крестьянину и с ориентацией на вывоз дешевого хлеба на западноевропейские рынки.
И, пусть в императорской России нет столичного сейма, но полно сеймиков - местных дворянских собраний. И с шляхетским veto, император Александр так же хорошо знаком, как и польские короли XVI века. Как польских королей обступали всесильные магнаты, так и Александр окружен российской аристократией. Отлично знает "всевластный" император, как наша аристократия умеет "избирать" монархов - с помощью гвардейской руки, сжатой на горле миропомазанника. Сам он, будучи маленьким принцем, участвовал в заговоре, организованном английским посольством и аристократами-душителями, против своего папы, императора Павла.
Ну, зачем тогда ссориться с аристократией, если можно жить счастливо и вместе, и совсем не так как Иван Грозный со своими боярами. И зачем сориться с владычицей морей?
Вот и везут английские суда русский хлеб в Англию, оставляя русского крестьянина полуголодным, а обратно, для услаждения аристократии, "всё, чем для прибыли обильной торгует Лондон щепетильный".
В александрово царствование Россия превратилась в английскую сырьевую колонию наподобие цинского Китая, и продолжительность жизни русского была почти в два раза короче, чем продолжительность жизни финна - и это в одной стране!
В александровой империи Польша, прибалтийские провинции, Финляндия - обласканные привилегиями и вольностями, освобождениями от податей и повинностей - совсем другой мир, чем коренная Россия. Это наш собственный Запад, который так люб западноцентричному царю всея Руси.
В царствование Александра Россия постоянно приносилась в жертву Европе, истекала кровью ради английских интересов, удобряя русской плотью европейские поля, за английские колониальные деньги русские солдаты десятками тысяч гибли под Аустерлицем, Дрезденом, Лейпцигом и так далее. Пока Александр I поддерживал "европейское равновесие", британцы захватывали колонии и океаны.
Придворный историограф поработал на славу, он действительно доказал императору, что НЕ НАДО БЫТЬ подобным Ивану Грозного. Воистину просвещенный Александр реализовал лозунг Карамзина: "Все народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не Славянами". Конечно, конечно, главное дело быть млекопитающими, позвоночными, многоклеточными и так далее. За внешне цветастой карамзинской формулой (которую потом не раз повторят на разные лады российские интеллигенты) скрывается то, что интересы ближнего должны быть приносены в жертву абстракции. Начиная с Карамзина, мы видим в России непрерывное участие идеократии в управлении страной. Причем из всех видов идеологии самой устойчивой оказалась идеология национальной ущербности. Ее потребляли и императоры, и революционные вожди, и генсеки, и президенты, и реакционные элиты, и революционные круги.
19.2. Закон природы
Прошло ли очернение Ивана Грозного бесследно для русского общества? Как бы не так. Каждый желающий может убедиться, чем больше очернительских книг и публикаций об Иване Грозном, тем слабее наша страна, тем больше усобиц, расколов, культурного и социального расслоения.
С 21 мая 1821 года начался четкий каунтдаун для Российской империи, которая, во мнении русских образованных людей, оказалась поражена первородным грехом "тирании". В осознании все большего числа людей "тирания" не могла быть изъята из здания русской государственности, но только сломана вместе с ним.
Прошло менее четырех лет от издания девятого тома карамзинской истории, заполненной сентиментальными обличениями "тирании" Ивана IV, как в России произошел элитный бунт декабристов-англофилов, продиктованный идеологическими мотивами. Успех восстания означал бы полураспад страны и превращение остатков Российской империи в "банановые республики", зависимые от английского капитала - таковые тогда пачками возникали в Латинской Америке. Восстание, хоть и потерпело поражение, но привело к долгосрочному вызреванию антимонархических настроений в образованных слоях общества и к страху властей перед столь необходимыми стране реформами.
Прошло 16 лет и Александр Сергеевич Пушкин, получивший ту же должность, что и Карамзин - официального историографа при императоре, только уже Николае - погибает в результате заговора, в которой замешаны голландские дипломаты, проавстрийский клан Нессельроде и польские аристократы. Может, потому великий русский писатель не прижился на придворной должности, что двигался совсем в другом направлении, чем Карамзин. Вспомним пушкинские "Клеветникам России" и пушкинскую чеканную фразу: "клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал". Совсем не кажется случайным, что, вскоре после отъезда Дантеса, в Россию приезжает другой француз, маркиз де Кюстин, сочиняющий русофобский памфлет по заданию своего правительства накануне Крымской войны. И, конечно же, оный господин имеет настольной книгой французский перевод цареборческого тома карамзинской истории.
Прошло чуть более 90 лет и русский образованный класс стал откровенно радоваться военным поражениям своей страны. "Разве не ликовало все общество и печать, когда нас били при Цусиме, Шахэ, Мукдене?", сокрушался замечательный русский мыслитель В.В. Розанов.
Прошло менее ста лет, как русская государственность и русская нация были сметены антитиранической истерией, в которой первую скрипку играл русский образованный класс, выросший на "истории" Карамзина, на ее бесконечных переизданиях и ее бесчисленных повторениях другими авторами.
Александр I и российская элита (а Карамзин выражал ее дух) выставили Ивана Грозного и московское государство в виде некоего пугала, чтобы доказать Западу: "Мы не такие, как он, мы -- свои", но пробужденные антигосударственные силы обрушились именно на российскую монархию в ее западном, немосковском варианте.
С распространением грамотности распространялось по всему русскому обществу и непонимание своей истории. Обличение "кровавого правления" Ивана Грозного вовсе не давало очков просвещенному западническому абсолютизму петербургской династии, а становилось проповедью "борьбы с самодержавием", от которой перекидывался мостик к разрушению "тюрьмы народов" любой ценой.
Можно заметить, что шельмование Ивана Грозного нарастало с количественным ростом российской интеллигенции - образованной прослойки русского общества, которая восхищалось достижениями Запада, оценивая их не аналитически, а подходя к ним культово, инфантильно, по-дикарски. Восхищенная Западом интеллигенция, что дворянская, что разночинная, с самого начала сделал ставку на зависимость. Интеллигент, "страдающий" в гостиной или на кухне от "свинцовых мерзостей" российской жизни и рассказывающий о "красотах Швейцарии", но не способный забить гвоздь в стенку -- стал нашим брендом.
Как написал Иван Солоневич: "Интеллигенция дала нам картину и прошлого и настоящего России, совершенно оторванную от всякой реальности русской жизни - и оптимистической и пессимистической реальности".
Слепое "религиозное" преклонение русских образованных слоев перед Западом не разу не дало России пропуск в элитный клуб западных держав, напротив, превращало ее в источник дешевого сырья для этого клуба и лишь увеличивало ее отставание.
Наши западники так и не поняли основной западной "ценности" - движение вперед начинается c ощущения правильности национального пути, здорового национального эгоизма и уверенности в национальных силах. Недаром знаменитый английский историки А. Тойнби объяснил бурный прогресс Запада соединением индустриализации и национализма. "Без национальной гордости и национального эгоизма просвещенческие гарантии прав не стоили бы бумаги, на которой они были написаны", пишет современный польско-американский ученый Эва Томпсон, кстати специализирующийся на изучении колониального мышления. [61]
Накануне 1917 любой гимназист или ученик реального училища, заглянувший например, в малый энциклопедическом словарь Брокгауза и Ефрона, узнавал об Иване IV, только то, что тот был "тираном". Российское государство, получалось, было создано кровожадным чудовищем. И какое отношение у такого школьника могло быть к верховной власти и государству?
Как писал Иван Ильин: "Россия стала для русской интеллигенции нагромождением случайностей, народов и войн; она перестала быть для нее историческою национальною молитвою, или живым домом Божьим. Отсюда это угасание национального самочувствия, эта патриотическая холодность, это извращение и оскудение государственного чувства и все связанные с этим последствия - интернационализм, социализм, революционность и пораженчество."
И что следом? Уж это мы все прекрасно знаем.
Великая империя рухнула не из-за военной слабости, не из-за "бездарности" царя, ведь уже к 1916 году Россия перевела экономику на военные рельсы и, сковывая половину сил противника, начала его бить. Ликвидация российского государства была произведена не немецкими подосланцами вроде "Николая Ленина", а российской англофильской элитой и западноцентрической интеллигентской массовкой.
Отменяя "преступную политику самодержавия" (и фактически все русские победы и достижения), новые западнические власти, столичные и местечковые интеллигенты, разбрасывались российской государственностью, российскими территориями и русским населением направо и налево. Для них российский путь был закончен. Отныне навеки с Западом - в феврале 1917 вместе с западной демократией, в октябре 1917 - вместе с западным социализмом. Если народ не поспевает за сменой курса, тем хуже для народа. Страдающие за народ интеллигенты-западники оказались способны народ убивать, да так что никакому самодержавию не снилось.
В одном флаконе пришли в России пришли братоубийственная бойня, разруха, голод, эпидемии, исчезновение коренных русских сословий, утрата национальной идентичности, отказ от традиционной веры и культуры.
Западноцентрическая элита честно заработала катастрофу. Среди ее жертв, наверняка, были и либеральные авторы тех самых статей в малом энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона. "Так случилось, что инстинкт национального самосохранения иссяк в русской интеллигенции и потому она оказалась неспособною будить инстинкт национального самосохранения в русских массах и вести их за собою. Русский образованный слой глотал европейскую культуру, не проверяя ее выдумки и "открытия" - ни глубиною религиозной, христианской совести, ни глубиною национального инстинкта самосохранения", - отмечал философ И. Ильин.
Новая верхушка страны чудесным образом вспомнила о "прогрессивной роли" Ивана Грозного только накануне Второй мировой войны, когда поняла, что может погибнуть вместе со всей страной от рук беспощадных иноземных завоевателей. И вот после ста двадцати лет практически беспрерывного шельмования Ивана IV, в преддверии тотальной войны за выживание, народу был ненадолго возвращен образ великого царя-воина, революционера и реформатора. Тут появился и фильм Эйзенштейна и прекрасная, можно сказать, прорывная, работа Роберта Виппера.
Однако в позднесоветскую эпоху, вместе с ростом бюрократического рынка, коррупции и самовластья местных "князьков", Иван Грозный опять превращается в "кровавого тирана".
О Грозном теперь пишут недоброжелательный Скрынников, необъективные Кобрин и Флоря, а затем и откровенно невежественный пропагандист Радзинский. Этот последний выделяется из псевдориков своей модностью и прямым доступом к телевидению. Он лихо комбинирует "аристократическую" пропаганду в стиле Курбского и "шляхетские" атаки в духе Гейденштейна с посредственной информированностью в отношении основных событий правления царя Ивана. Какие стимулы были у господина драматурга заняться живописанием эпохи Ивана Грозного? Как он признается в интервью иностранным журналистам, ему хотелось создать картину "тысячелетней российской тирании". Тогда для Запада он станет своим и его будет читать (в сокращенном адаптированном переводе, на ночь, сидя на горшке) американский мистер президент.
Тягостое недоумение вызывает красочный оплачиваемый из казны исторический журнал "Родина", "исторический орган" при президентской администрации. Этот, с позволения сказать, государственный орган время от времени посвящает травле Ивана IV Грозного целые номера. Причем оркестром из "отечественных историков" дирижирует директор Польского культурного (читай пропагандного) центра пан Иероним Граля.
Представить невозможно, чтобы, скажем, в Израиле правительством издавался журнал "Ха-Арец"(Родина), в котором группа израильских историков, руководимая членом движения "Хамас", регулярно осуждала Моисея за репрессии против поклонников Золотого Тельца и за войны против народов Ханаана. Но, в нашей стране, где интеллигенция уже 200 лет занимается сбором репейника с западного хвоста, возможно всё.
Первой атаке подверглась не экономика нашей страны, не армия, не государственные имущества, а именно ее история. А кончилось это новым коллапсом государства, стиранием морали и разрушением традиционной культуры. "Где ранее всё было пусто-голо, теперь рекою льется кока-кола". Вместе с кока-колой пришел территориальный распад, под власть националистов-ассимиляторов в "независимых республиках" попали огромные массы русского народа, пять миллионов из них вымрет только на русскоязычной Украине, лишенной стимулов к жизни, в "независимой Ичкерии" произойдет тщательно замалчиваемое истребление русского населения.
Однако в корреляции между шельмованием Ивана Грозного и мучением народа нет никакой мистики, никакого "проклятия фараона". Это своего рода закон природы. Чем темнее для нас прошлое, тем меньше шансов на светлое будущее.
Народ, теряющий память, превращается в толпу зомби. Интеллектуалы, теряющие способность думать, постигать, слепо доверяющиеся чужим информационным конструкциям, становятся безумными поводырями для этого стада. Далее смотри соответствующую картину Брейгеля.
После того, как история России была обгажена и опустошена, власть легко соскальзнула в руки людей, к которым полностью относятся слова Ивана Солоневича: "кооператив изобретателей, наперебой предлагающих русскому народу украденные у нерусской философии патенты полного переустройства и перевоспитания тысячелетней государственности." Этот "кооператив изобретателей" (для которого, что холодная Россия, что бананово-лимонный Сингапур - одно и тоже) освободил страну от промышленности, армии, сельского хозяйства и загнал досрочно в гроб десять миллионов российского населения..
19.3. Как его понять
За кухонным столом, после принятия двух-трех стопок горячительного напитка, мы все учителя нравственности, даже если вчера выселили из квартиры свою бабушку и обокрали лучшего друга.
Увы, кухонные гуманисты не создают государств, не защищают их от уничтожительных вражеский нашествий, не собирают земли, не пробиваются к морям, не подавляют измену и трусость, они приходят на все готовое, в благополучные теплые дома, на хорошие зарплаты, которое им дает то самое государство, которое было создано "кровожадным тираном".
Нехитрая аксиома о первичности историзма почему-то до сих пор не проникла в российские образованные головы. Представьте себе биолога, который описывает плотоядность льва, исходя не из его метаболизма, а из его "тиранических наклонностей", или химика, который описывает образование ионной связи, как изнасилование атома хлора атомом натрия.
Если мы хотим жить как нация, а не как стадо, нам предстоит нечто большее, чем простое узнавание фактов.
Мы должна понять, как условия климата, географии, транспортного и информационного сообщения определяют технологию, политику и частные судьбы.
Россия - страна особого "пульсирующего" развития, по крайней мере, последние 700 лет. (Популярное словосочетание "догоняющее развитие" мне не нравится, потому что скорее напоминает о спортивное состязание, где кто-то "зевнул", а потом все-таки решил придти к финишу первым. Наше развитие -- не ради золотых медалей, а ради жизни.)
Если рассматривать страну как открытую систему, то в фазе понижения устойчивости она имеет негативный баланс обмена с внешней средой. Растет ее собственная энтропия, образуются избыточные связи (коррупционные, жульнические, паразитические), а необходимые рвутся. Система погружается в хаос.
Однако в этом хаосе возникает центр упорядочивания, который, находя энергию в самой системе, согласовано и быстро перестраивает связи и переводит ее в новое устойчивое состояние. Баланс обмена с внешней средой становится положительным, система развивается, увеличивая свою структурную сложность и многообразие.
Вот таким центром упорядочивания был Иван Грозный.
"Он (русский народ) всегда ценил сильную и твердую власть; он никогда не осуждал ее за строгость и требовательность; он всегда умел прощать ей все, если здоровая глубина политического инстинкта подсказывала ему, что за этими грозами стоит сильная патриотическая воля, что за этими суровыми понуждениями скрывается большая национально-государственная идея, что эти непосильные подати и сборы вызваны всенародною бедою или нуждою. Нет пределов самопожертвуемости и выносливости русского человека, если он чует, что его ведет сильная и вдохновенная патриотическая воля; и обратно - он никогда не шел и никогда не пойдет за безволием и пустословием", - на мой взгляд, за этими словами И. Ильина стоит глубкокое наблюдение за ходом российской истории.
Правитель, пусть он и работает на интересы массовых общественных групп, не может совершать поступки, устраивающее всех членов общества. Даже теоретически. В борьбе за выживание люди объединяются, в борьбе за богатство и привилегии разъединяются.
Государство на несколько порядков более сложный объект, чем, скажем, самолет. Однако инженеры создали надежную воздушную машину для перевозки людей после тысяч ошибок, самых нелепых, самых субъективных, которая стоили тысяч жизней.
Разве надежное государство, "перевозяще" миллионы людей через разнообразные "турбулентности", может быть создано сразу?
Однако его надо создавать, и также, как самолеты начинались от самовара с крыльями, государства начинаются от неукротимых людей "длинной воли".
Лишь поднявшись над кухонным уровнем мышления, мы избавимся от чужого расистского взгляда на самих себя и сами сможем определить свое будущее.
Понимание истории - ключ к прогрессу нашей страны.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии