IV Юлий Цезарь

IV Юлий Цезарь

Divus Julius Caesar [36] был истинным идеалом не столько даже Рима, как всего классического мира. Все черты римской доблести соединялись у него с чисто эллинской тонкостью и широтой личного развития. И нужен был именно такой человек, чтобы дать зарождающейся империи хоть тень того идеального начала, которое одно могло превратить систему узурпации в монархию. Юлий Цезарь лично обладал чисто монархическим ощущением, если даже не сознанием, о чем, конечно, трудно говорить. Он был вполне проникнут сознанием власти во имя народного идеала, но не во имя народной воли, которую, очевидно, глубочайше презирал и, не стесняясь, оскорблял, с полным убеждением своего права на власть, в силу какого-то провиденциального назначения.

Эта идея некоторой провиденциальности единоличного правителя сделала впоследствии успехи. Во времена Траяна, 100 лет по Рождестве Христовом, историк, рассказывая о торжестве Октавия Августа, уже мог рассуждать, что хотя все шансы на победу были на сторон Брута: "но Римская империя не могла быть управляема многими, ей нужен был монарх. И Бог желая, без сомнения, освободить Октавия от единственного человека, способного помешать его владычеству, не допустил Брута узнать о победе своего флота" [Плутарх. Брут, LV]. Вследствие этого Брут и погиб. Но такое рассуждение возможно было, как видим, лишь при Траяне. В начале возникновения империи оно бы показалось странным. Вмешательство таинственных сил в судьбу людей римлянин вполне допускал, но этих сил было много: одни были за Мария, другие за Суллу, чудеса и знамения сопровождали действия всех их. В общей сложности эти мелкие демонические существа могли, конечно, помогать своим любимцам, но были сами слишком непостоянны и взаимно боролись, так что способны были давать руководство краеведению отдельным личностям, а не целой нации.

У Цезаря было личное сознание какого-то очень высокого божественного руководства, и вследствие этого - своего божественного характера. Эту черту он и хотел придать создаваемой единоличной власти. В нем как бы действовали боги покровители Рима, к числу которых и он сам был причислен. Действуя во имя чего-то высшего, Цезарь как бы преднамеренно позволял себе унижать народную волю, а себя - возвеличивать прямо до божественности. Еще в самом начале своей политической карьеры, он делает публичное заявление, ставящее его как бы выше республики.

"Семейство моей тетки Юлии, - говорил он с трибуны, - с одной стороны восходит к царям, с другой - к бессмертным богам. Моя мать происходит из семейства Анка Марция (царя). А Юлия происходит от Венеры, и наша фамилия принадлежит к их роду. Таким образом наш дом со святостью царей, повелителей людей, соединяет величие богов, повелителей царей [Светоний. Юлий Цезарь, VI]. Впоследствии, уже став на ноги, Цезарь публично говорил: "Республика - ничто, одно название, без всякого содержания - respublicam nihil esse, apellationem modo sine corpore et specie" - и прибавлял, что теперь его слово должно считать законом: pro legibus habere quo dicat [Светоний. Юлий Цезарь, LXXVII. Плутарх].

Революционная дерзость подобных речей уясняется, когда мы вспомним, что такое для римлянина была республика. "Республика, - говорит Цицерон, - есть дело народа - est res publica res populi". И вот Цезарь заявляет, что res publica nihil est, пустое название sine corpore et specie. Он, впрочем, выражался и резче.

По рассказу Плутарха, когда трибун Метелл не хотел выдать Цезарю государственную казну, ссылаясь на закон, Цезарь сначала возразил сравнительно кротко, а потом сказал: "Впрочем, говоря так с тобою, я еще не пользуюсь всеми моими правами: ведь вы мне принадлежите по праву завоевания, ты и все те, которые, объявив себя против меня, попали в мои руки" [Цезарь, XLI]. А эти "все" были: Рим, сенат, республика, только что Поручившие Помпею уничтожить Цезаря. Таких бесцеремонных заявлений себя выше республики у Цезаря много. Он совсем не сообразовался с законами, имевшими целью обеспечить верховенство народа, сократил все выборы, а должностных лиц назначал на долгие сроки, себя же окружил "почестями выше человеческого величия", как выражается Светоний, и не только принял титул Отца отечества, номюставил свою статую между статуями царей. Впрочем, он воздвигал себе и храмы. Вообще, он искал освящения божественного, выше гражданского, и должно сказать, что если он вызвал против себя кинжалы одряхлевшего и умирающего республиканизма, то народ был очарован им и признал в нем нечто сверхчеловеческое.

"По смерти своей, Юлий Цезарь, - рассказывает Светоний, - был помещен в ряд богов не только по объявлению тех, кто присудил ему эту почесть, но и по внутреннему убеждению народа". Во время игр, праздновавшихся в честь его Августом, явилась комета, и ее считали Душой Цезаря, взятого на небо: creditum est animam esse Caesaris in coelum recepti [37]. Мистическим осуждением покрыла память народная и убийц Цезаря. "Damnati omnes [38], - замечает Светоний, - они все погибли различными способами: в кораблекрушении, в битвах, некоторые же сами себя убили тем же орудием, которым умертвили Цезаря" [Светоний. Юлий Цезарь, LXXXVIII, LXXXIX].

Поделиться: