Если вы вдумаетесь - а по мере возможности и постараетесь вчувствоваться в весь СТИЛЬ московского государственного устройства и если вы его сравните с западноевропейским, то вас не может не поразить одна, - давно забытая всеми нами вещь: в нем не было той разделенности, того торгашества, той "враждебности", которые Ключевский и прочие считают само собою разумеющимися для, например, отношений между центральной и местной властью. Вы видите: собор не хватает за горло царя и обе эти силы, спаянные в один монолит, заняты, в сущности только взаимопомощью. Царь говорит собору самые приятные вещи - иногда даже кается перед ним. Собор мудро и твердо - "честно и грозно", по великолепной формулировке тех времен, - стоит на страже Родины и Государя и ни разу даже и не попытался поколебать царскую власть. А иногда и царь обращается к Собору с просьбой: так Иван Грозный на соборе 1650 года обратился к Собору и к народу совсем уже не парламентарным способом:
"Люди Божьи и нам дарованные, молю вашу веру к Богу и к нам любовь: ныне нам ваших обид и разорений исправить невозможно, молю вас, - оставьте друг другу вражды и тяготы свои".
Дело касалось массы исков обывателей ко всякого рода кормленщикам: Грозный просил о своеобразной амнистии по этим искам. Недоуменно и совсем мельком Ключевский указывает: заповедь царя была исполнена с такой точностью, что к следующему 1561 году "бояре, приказные люди и кормленщики со всеми землями помирились во всяких делах". Ни в какое "государственное право" такой способ действия, конечно, не входит никак. И никакие Дидероты его не предвидели и предвидеть не могли.
В Боярской Думе, в этой "бесшумной и замкнутой лаборатории московского государственного права и порядка", люди спорили, но "не о власти, а о деле"; здесь "каждому знали цену по дородству разума, по голове", здесь господствовало "непоколебимое взаимное доверие ее председателя и советников". Московские судьи "не мирволили своей провинциальной правительственной братии". Около и над этой братией действовало широчайшее и всесословное местное самоуправление, и Ключевский, как нечто само собою разумеющееся, отмечает, что "земские выборные судьи вели порученные им дела не только беспосульно (то есть, без взяток. - И. С.) и безволокитно, но и безвозмездно". Купечество - по специальности своей фактически вело все московские финансы, крестьянство, - прикрепленное служебно, - было лично свободным слоем, дворянство служило и воевало - но дворянство, все-таки, от времени до времени вздыхало по шляхетским порядкам.
Я никак не хочу идеализировать. Я говорю только о государственном строе и я утверждаю, что он был самым "гармоничным" не только в Европе тогдашней, но был бы самым "гармоничным" и для Европы сегодняшней. "Культурный уровень:" - это другая вещь. В Москве за некоторое виды кражи отрубали кисть руки, и обрубленную культяпку окунали, так сказать, для антисептики, в кипящую смолу. Пытали не только обвиняемых, но и свидетелей - "до изумления", как определяет норму пытки тогдашний закон. Страна была неграмотна, и даже Борис Годунов кое-как умел читать, но писать не умел, - не мог подписать даже собственного имени. Москва не была раем, - хотя бы и "социалистическим", - но так по тем временам действовали повсюду в мире. Однако, Московская Русь была самым свободным, а также и самым сильным государством тогдашнего мира - все-таки, в конечном счете, била и разбила она, а не ее. И от чего, собственно говоря, спас Москву Петр и его преемники?
Если вы всмотритесь в ход эволюции общественной и государственной жизни Москвы, то вы, вероятно, заметите следующее:
Московское служилое дворянство с давних времен было охвачено "похотью власти". Сидя между ежовыми рукавицами самодержавия и народа, - об этой похоти оно могло только вздыхать. Соседство с панской Польшей наводило на сладкие размышления: вот там она и есть, - золотая вольность. Но в Москве вольностями не пахло, - пахло гораздо худшим.
Служилое дворянство не было не только рабовладельческим, оно не было даже землевладельческим: земля давалась на кормление, на прожиток, для несения дворянской боевой и административной службы. И в последние десятилетия Московской Руси обе эти профессии попали под угрозу.
Москва вводила регулярную и постоянную армию, и, с окончанием этого процесса, дворянское ополчение должно было отойти в прошлое - должно было отойти в прошлое и дворянское служилое землевладение. В те же десятилетия московское самодержавие, систематически расширяя земское самоуправление, стало заменять бояр, воевод и волостителей выборными местными людьми: дальнейший процесс в том же направлении грозил дворянству, кроме военной, еще и административной безработицей. Или, иначе, дворянство перед Петром, как и дворянство перед Лениным, стояло перед перспективой: потерять всякие сословные преимущества и стать, - кому уже как удастся, - в ряды просто профессионально служилой интеллигенции. Дворянство, как сословие, стояло на краю гибели - в 1680 году, как и в 1914-ом.
Для доказательства этого положения вещей у меня нет никаких документальных данных. Может быть, где-нибудь, в каких-нибудь дошедших или недошедших до нас записках современников, есть указания на тревоги этого рода - я таких данных не имею. Я рассуждаю чисто логически, и как во всяком чисто логическом, то есть отвлеченном, рассуждении, рискую придти к произвольным выводам. Но, когда я пытаюсь представить себе психологию "наместника" середины XVII века, то его ход мыслей мне кажется довольно ясным и естественным.
В самом деле: местничество уже ликвидировано и разрядные книги сожжены. Царская власть намекает самым недвусмысленным образом: теперь уж разговор будет идти о "дородности головы", а не о породе. Армия перестраивается на стрельцов, рейтаров, пушкарей и прочих - значит, отпадает государственная необходимость давать дворянину поместье, с которого он мог бы появляться на фронт "конным, людным и оружным". И кони, и люди, и оружие заготовляются государственным путем, как государственным путем вербуются и новые бойцы русской вооруженной силы "даточные люди". Дворянин чувствует приближение времени, когда он, как дворянин, в аппарате вооруженной мощи государства станет чеховским "лишним человеком". С низов прет "губной староста" и прочий всесословно избранный люд, который столь же недвусмысленно, как и царская власть, намекает на то что вот - еще несколько лет или десятков лет - и мы и в администрации без дворянина обойдемся. Так - куда же деваться мне, рюриковичу, князю и пр.? Идти на "тарифную ставку" - так меня, пожалуй, тут обойдут всякие разночинцы? Терять свое поместье - так чем же я буду жить? В Смутное время приперли поляки, которые всем своим бытом подсказывали выход: вот, при наших порядках, - аз есмь пан, а быдло есть быдло. И никакой там король ничего сделать не может: золотая вольность.
Повторяю: никаких документальных доказательств такого настроения у меня нет. Но, просто, по человечеству, такого хода мыслей не могло не быть. В самом деле: со всех сторон "породу" выпирают: из разрядных книг, из армии, из администрации - куда же деваться? И как сохранить свой прежний и свой привычный образ жизни? Работать дворянство не хотело - в середине XVII века, как и в начале XX: "Дай Бог великому государю служить, а саблю из ножен не вынимать", это был бытовой лозунг семнадцатого века. "Зачем дворянину география" - это был лозунг восемнадцатого. "Культурный досуг" - было лозунгом двадцатого. Разница невелика.
"Россия в чреве растила удар", - говорит Сельвинский по несколько другому поводу, - по поводу Октябрьской революции. Московская Русь тоже "растила удар" и к нему готовилось погибавшее дворянство. Эта точка зрения доказуема лишь с большим трудом, но если мы ее отбросим, то успех Петровской Революции будет совершенно необъясним. Если мы отбросим ту же точку зрения на дворянство 1916 года - то так же будет необъяснимо падение монархии: революцию устроили не Ленин со Сталиным, - революцию начали дворянские круги Петербурга, но только на этот раз сильно ошиблись в расчете. И именно от дворянской оценки идет все то, что нам говорили и о Москве, и о царях, и о свободах, и о прекрасной "деве революции", которая заменит наш непросвещенный абсолютизм самым что ни на есть просвещенным народовластием.
Вот это "народовластие" мы с вами и расхлебываем до сих пор.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии