XVIII Недостаток сознательности

XVIII Недостаток сознательности

Если судить по чистоте и правильности государственных основ, заложенных у нас историей, то Россию должно бы признать самой типичной на свете монархической страной. Можно было бы ожидать видеть в наших учреждениях замечательные образцы монархической государственности. На самом деле ничего подобного не замечается. Причина этого состоит в том, что в отношении политической сознательности Россия всегда была и остается до крайности слаба. От этого в русской государственности чрезвычайно много смутного, спутанного, противоречивого и слабого.

Этот недостаток сознательности, самопонимания бросается в глаза уже в "стихийности" нашей истории, которая отмечается всеми историками, а иными даже считается чем-то очень сильным. На самом деле это весьма печальная сторона нашего политического существования.

Без сомнения, сила инстинкта в русском народе очень велика, и это само по себе ценно, ибо инстинкт есть голос внутреннего чувства. Прочность чувства, создающего идеалы нравственной жизни, как основы политического существования, качество драгоценное. Но им одним нельзя устраивать государственных отношений. Для сильного, прочного и систематического действия политическая идея должна сознать себя как политическая. Она должна иметь свою политическую философию и систему права. Этого у нас никогда не было.

В политике древняя Россия выработала общую идею самодержавного царя. Сообразно с ней царь имеет всю власть, не может быть ничем ограничен, кроме религии, царь священнонеприкосновенен в своей личности, царская династия имеет исключительные права на престол, перед царем все равны, царь о всех равно заботится и т. д. Этими и тому подобными представлениями ограничивалась наша политическая философия. Но этого недостаточно, нужно знать, чем сохраняется такая власть, каковы удобнейшие способы ее действия, каково должно быть устройство управительных учреждений, каковы удобнейшие отношения подданных к Верховной власти и граждан к правительству, каковы npaвa граждан и личности и т. д. Ничего этого у нас не разбиралось, не определялось сознанием.

За самодержавную власть народ стоял твердо, как скала. Без царя он не представлял себе своей страны. Народ вынес все казни Грозного не только без протеста, но даже умел почувствовать в этом царе то, чего и доселе не понимают многие ученые историки и юристы: действительно великого устроителя земли русской.

Царской идее Верховной власти народ не изменял с тех пор до сего времени никогда. Попытки явного ограничения самодержавия у нас доселе никогда не удавались. Но если такое убеждение народа дает очень прочную опору государственности, то все же не создает для государственной устроительной деятельности никаких ясных путей. Царь может делать все. Но есть действия практичные и непрактичные, сообразованные с природой этой формы власти и несообразованные, и даже ее подрывающие... Во всех этих вопросах русское политическое сознание не давало Верховной власти никаких ясных указаний, никакой помощи.

Этот недостаток политической сознательности, политически просвещенной мысли, сказывался вредными последствиями уже и в Московской России, главным образом в виде нестройности действия учреждений, проникнутого характером оппортунизма во всем, что не касалось непосредственно прав верховной власти. Ее одну мы оберегали систематически. В отношении управительном системы не было. От этого в Московской Руси административное управление отличалось крайней нестройностью. В отношении судебном Верховная власть по случайным соображениям удобства чуть даже не подорвала своей основной идеи. Под прикрытием того же оппортунизма - всегдашнего следствия отсутствия ясной системы - уже в Московской Руси широко развилась борьба бюрократии против земства, и это обстоятельство, бес сомнения, угрожало бы очень опасными последствиями, если бы их не устранила временно реформа Петра I. Однако и в новый период, Петербургский, недостаток политической сознательности не только не уменьшился, а стал угрожать, еще большим злом: трансформацией самодержавной власти в абсолютистскую. Тут уже перед русской государственностью явилась опасность принципиального перерождения, влекущего за собой потрясение самого монархизма.

На этом мы остановимся ниже. Сначала необходимо еще бросить взгляд на политическую практику Московской Руси.

Поделиться: